Здравствуй, Северус, как ты?.. Ох, что за глупости я говорю – ты мертв, как ты можешь быть? Вообще глупо было сюда приходить и пытаться говорить с тем, кого уже нет с нами. Ты ведь все равно меня не услышишь. А может, это как раз и к лучшему, что не услышишь – иначе я не смогла бы прийти. Знаешь, я просто впервые после похорон решилась на э т о – ты прости за то, что так и не подошла тогда попрощаться. Я просто не могла. Может, ты бы понял меня, если бы был жив, ведь прекрасно знаешь, что это значит – осознавать свою вину перед человеком, что остался лишь памятью на кишащих пафосом страницах «Ежедневного пророка»…

Ты прости Гарри, он ведь правда не хотел, чтобы все вышло так, как вышло – только желал справедливости хотя бы во имя памяти о тебе. Ты же знаешь его, он не может просто закрыть глаза, забыть и пойти дальше. А то, какую полную трагизма и света историю любви состряпали писаки из «Пророка» – не его вина. С содроганием думаю о том, что будет, когда Скитер допишет свою книгу. И да, чтобы там не сочиняли, знай – воспоминания он даже на суде не показал, а свидетелями его слов были я, Рон Уизли и Гермиона Грейнджер. Да, мы видели. Да, мы знаем.

Прости меня, Северус. Вот, я это сказала. Думала, станет легче – не стало. Знаешь, Гарри позаботился о том, чтобы в кабинете директора Хогвартса висел твой портрет – думал, восстановит так еще одну, пусть малую, но часть справедливости. Ведь ты тоже был директором, ведь ты тоже защищал этих детей, как мог. 

А я не могу на н е г о смотреть. 

Кажется, что этот портрет насквозь пропитан фальшью и ложью. Кажется, на нем изображен человек, которого я никогда не знала. Я даже поначалу избегала кабинета директора – представляешь, директор Хогвартса, которого можно застать где угодно в школе, но только не в ее собственном кабинете? Вот, я уже такая старая, что, кажется, песок сыплется при ходьбе – а все еще такая глупая. Ты понял, и теперь почти не появляешься на портрете – Альбус смотрит на меня таким понимающим взглядом, что так и хочется посоветовать ему засунуть себе в рот пару имбирных тритончиков, только бы занялся чем-то другим, кроме своего психоанализа. 

Теперь-то я понимаю, что в том портрете куда больше тебя, чем мне хотелось признаваться самой себе.

А ведь я действительно совсем не знала тебя, Северус. Иначе поняла бы. Догадалась. Защитила. Ведь ты тоже был одним из моих детей, тех, кого я поклялась сама себе не просто выучить прописным наукам, но и защитить. Тебя не уберегла. Как и всех тех, кто погиб в этой битве. Но о н и – это другое… Северус, могла бы я сделать что-нибудь, чтобы защитить твою д у ш у? Стало бы тебе хоть чуточку легче, если бы в тот год в Хогвартсе был хоть один человек – не портрет, а человек – который бы п о н и м а л, с которым бы просто можно было поговорить, не играя каждую секунду свою отменно отрепетированную роль?

Я знаю, что ты не стал бы изливать мне душу за чашечкой чая, но ведь простые, на первый взгляд ничего не значащие разговоры порой д е л а ю т нашу жизнь. 

Северус… Прости, что была слепа, прости, что ненависть застилала мне глаза и не позволяла видеть то, что было у меня перед носом. Будь ты жив, я бы, наверное, никогда не смогла сказать этих слов, да и ты сам их не принял бы. Но говорить с мертвыми проще – они не посмотрят презрительно, не втопчут твои слова в грязь, не скажут, что никакие извинения не способны смыть то, что было. А они не способны, я знаю.

Знаешь, перед дверью в твои комнаты теперь устроили целый склад. Кто-то тащит туда цветы – часто лилии, – кто-то отменно сваренные зелья, кто-то исписанные свитки пергамента. Не сердись на них, пожалуйста, они ведь тоже чувствуют себя виноватыми и если им от этого становится хоть чуть легче – пусть носят. Они ведь всего лишь дети, Северус, искалеченные, не по годам взрослые дети, порой старики, все еще живущие в своих юных телах. Они не заслужили этого. Как и ты не заслужил того, что преподнесла тебе жизнь.

Мы все совершаем ошибки, Северус – ты за свои поплатился сполна. Ни один из нас не сможет до конца тебя понять – но это не мешает нам вспоминать тебя с уважением и грузом вины за спиной. Хотя, если уж быть предельно честной, помимо прочего ты был тем еще – прости Мерлин – злопамятным засранцем с отвратительным характером, и это тоже навсегда останется в нашей памяти. 

А теперь я, пожалуй, пойду – директорские дела не ждут, знаешь ли. Но я вернусь, с мертвыми говорить проще, чем с живыми. До встречи, Северус.

Минерва Макгонагалл